Впрочем, не надо понимать этого слишком категорично и безусловно. Всякая хозяйственная организация предполагает по крайней мере известную степень предвидения и заботы о будущем. Но там это предвидение было чисто традиционным и относилось только к периодически повторяющимся изменениям среды, таким, как, положим, ночь, зима с их враждебными силами, к борьбе с которыми готовились заранее, и т. п. Новые, необычные изменения среды, внешней или социальной, вытекавшие, например, из самого развития общества, были недоступны расчету и стихийно властвовали над судьбой этих коллективов.
Но уже давно существуют и организации более высокого типа. Современное капиталистическое предприятие организуется сознательно и планомерно; учитываются с большой точностью, научными методами, соотношения трудовых активностей и технических сопротивлений; поскольку возможно, при нынешней структуре общества и нынешнем уровне ее познания, ведется учет также относительных сопротивлений предприятия воздействиям его социальной среды (вероятная рыночная конъюнктура, вероятные обострения классовой борьбы и т. п.). Аналогичную, но меньшую степень сознательной планомерности представляют современные партии, культурные союзы и проч. Мы остановимся немного на условиях жизни и работы нынешних политических партий.
Общественная среда, с которой они имеют дело, постоянно изменяется, а с ней — все соотношения активностей и сопротивлений; это основная особенность капиталистического общества благодаря его стремительному техническому прогрессу и непрерывной внутренней борьбе. Из этого необходимо должны исходить в своей деятельности всякие партии, становясь в то или иное отношение к совершающимся переменам сообразно своим задачам. Предвидение изменяющихся внешних воздействий и подготовка к ним тут являются вопросом не только успеха, но самого существования.
Принцип относительных сопротивлений при этом выступает как важнейшее тектологическое орудие; руководясь им в своих расчетах, партия должна целесообразно распределять наличные силы: увеличивать работу по одним направлениям, уменьшать по другим, укреплять одни пункты, ослаблять ради этого другие. Там, где относительно понижается или должно понизиться в предвидимом будущем сопротивление среды, надо развивать или подготавливать наступательную тактику (нападение на врагов организации, завоевание для нее новых позиций или новых сил). Там, где соотношение наблюдается или ожидается обратное, следует усиливать защиту, чтобы возрастание враждебных активностей не могло привести к частичной или полной дезорганизации.
Все это вещи, которые могут казаться сами собой разумеющимися, так что о них и говорить как будто нет надобности. Но действительность далеко не вполне соответствует им. Чрезвычайно часто в истории наблюдалось и наблюдается, что к моменту кризиса, в неизбежности которого не сомневались и общий характер которого предвиделся, организация оказывается совершенно не подготовленной к возникающему резкому колебанию сил. Факты подобного рода достаточно объективно устанавливаются признаниями, иногда покаянными, иногда негодующими официальных и компетентных деятелей самих организаций.
Если оставить в стороне ту долю неподготовленности, которая, как это все же бывает, зависит от объективной невозможности подготовиться, даже при величайших усилиях, например вследствие недостатка сил, то нарушение элементарного тектологического принципа объясняется так. Организация в своей практике живет гораздо более стихийно, чем в сознании своих деятелей. Она развивает свою работу по линии наименьших сопротивлений в настоящем, подчиняясь указанному закону, но не по линии наибольших воздействий в предвидимом будущем, что она должна была бы делать, пользуясь этим законом как орудием для своих интересов. Эта стихийно идущая практика обыкновенно подавляет и сознание руководителей, а если раздаются предостережения со стороны тех, чей опыт шире и зрение яснее, то они бессильны перед инерцией целого. Указания могут даже встречать общее согласие — необходимость укрепиться против тех или иных опасностей и потрясений признается, но дело идет по прежним путям.
Мы видим, как широко и огромно практическое значение изучаемого закона. Но для нашей эпохи, может быть, больше, чем для всякой другой, драгоценно и его объяснительное значение. Он один способен разрешить целый ряд мучительных культурных загадок времени, подрывающих как будто всякую веру в развитие социальности человечества — основной смысл цивилизации.
Многомиллионные стада людей, принадлежащих к самым культурным нациям и самым передовым их классам, на наших глазах бросались истреблять друг друга с тем же зоологическим ожесточением, как их далекие звероподобные предки. Лондон и Париж, великие центры мировой культуры, устраивали такие же дикие патриотические погромы, как полуазиатская Москва. Войска самых передовых наций совершали такие же чудовищные жестокости, как курды или казаки, ингуши или марокканцы. Джентельмены-офицеры свободной Англии расстреливали военнопленных русских революционеров сообща с генералами царско-деспотической России. Не только жрецы отживших религий, но и высшая интеллигенция, поэты, артисты, даже люди науки гордо шли во главе всеобщего озверения и т. д. Не значит ли это, что существует только прогресс техники и внешних форм жизни, но нет прогресса человеческой природы, — достаточно вихрю истории сорвать с европейца бумажный плащ гуманной цивилизации, чтобы под ним обнаружился извечный троглодит?